ммм, этому определенно нужно название

[Кира Оксана Валарика]

Наручники накрепко охватывают запястья. Я дергаюсь в последний раз, и шиплю сквозь зубы – металл обжигает кожу каждый раз, как прикасается к ней.
- Пусти.
Пленитель тихо смеется:
- О, она со мной заговорила, - и мягко прижимает меня спиной к своей груди, коснувшись дыханием уха: - Я скучал.
Я пытаюсь ударить затылком, но ответом мне служит лишь новый смешок и перезвон бусин в его волосах.
Теплые руки перехватывают наручники, он мягко толкает меня вперед:
- Иди.
Продолжая вяло брыкаться, я все же делаю первый шаг. Потом еще один, и еще… потом резко пытаюсь рухнуть на колени, но сильные руки споро перехватывают меня под локти:
- Ну что ты как ребенок?
Я буквально вижу, как он недовольно морщится.
Выталкивает меня на улицу, заставляя прижмуриться от лунного света, перехватывает за плечи, разворачивает к себе. На пару секунд наступает тишина, потом его голос снова растекается в воздухе:
- Ну же, посмотри на меня.
Я зажмуриваюсь сильнее, опускаю голову. Но его пальцы тут же с мягким нажимом касаются подбородка. Вот только веки он мне силой раскрыть не может. С минуту стоим вот так, оба в ожидании. Он ждет, что я все же открою глаза, я – что он утихомирится и отстанет. Я не хочу его видеть. Больше никогда.
- Лекси… тебя ведь так зовут среди людей? – его голос наполнен разочарованием. – Не стоит меня ненавидеть. Ты же знаешь это. Но все равно…
Я не ненавижу. Я просто…
- Ка терра а митара.
Это значит «ты больше для меня ничто».
Он застывает, словно я ударила его. Фактически так и есть. Потом усилием воли разжимает вцепившиеся в мои плечи пальцы:
- Иди в машину.
Безжизненно. Бесцветно. Пусто.
Теперь ты понял?
Салон авто встречает меня запахом кожи. И его запахом. Мягким, теплым, привычным. Приносящим боль. Я совершаю еще одну отчаянную попытку если не сбежать, то хотя бы дернуться, но он вталкивает меня внутрь, уронив на сидение, с силой захлопывает дверку, тут же со щелчком закрываются замки. Сквозь тонированные стекла я вижу, как он замирает, вскинув лицо к небу, глубоко вздыхает, потом начинает обходить машину.
Это полнолуние дается ему тяжело.
Отпирает машину, быстро садится за руль и снова щелкает замками. Ох, как будто я успела распутать перекрутившийся подол платья, буквально связавший ноги. Еще раз глубоко вздыхает, и мотор отзывается тихим рёвом.
Кто из нас предал первым? Сложно сказать. Наблюдая за проносящимися за окном домами и витринами и пытаясь этим отвлечься от боли в обожженных запястьях, я размышляю, кто же все таки виноват. Но не вижу ответа. Просто каждый из нас ошибался. И каждый верит, до сих пор верит в свою правоту.
Возвращаю взгляд в салон, и он тут же натыкается на удлинившуюся зеленую прядь. Мою прядь. Зеркало заднего вида безжалостно отражает заострившиеся кончики ушей, проявившийся рисунок на скулах, висках и по обеим сторонам лба. Железо вернуло мне истинный вид. Скрываю ярко-фиолетовые глаза ресницами. Все старания насмарку.
- Твой отец приказал привезти тебя в Резиденцию.
Я вздрагиваю от неожиданности и от пустоты его голоса. Некоторое время молчу, собирая силы для того, чтобы открыть рот.
- А если бы он приказал убить меня, ты бы тоже подчинился?
Он молча поднимает руку. Манжета сдвигается и моему взору открывается татуировка, оплетающая его запястье. Он принял присягу. Вот как.
- Разочарована? – рука возвращается к рулю, пальцы сжимаются до побеления.
Я молчу. Мне, по сути, нечего сказать. Его жизнь – его выбор. Какое право я имею, чтобы разочаровываться?
Его губы искажает ухмылка. Но больше он не говорит ни слова.
Выезжаем за город, витрины за окном сменяются лесополосой. Прекрасно.
Скованные за спиной руки не дают нормально сесть, от чего я постоянно ерзаю, действуя ему на нервы.
- Я бы снял наручники, - бросив на меня еще один обеспокоенный взгляд, снова заговаривает он. – Но тогда ты попытаешься меня придушить, не так ли?
Я бы бросилась вперед и попыталась вцепиться в него зубами. Но тогда рискую оказаться скованной в машине, упоенно кувыркающейся по дороге в обрыв.
Снова молчание.
Он проводит рукой по темным волосам, и я замечаю окрашенные в алый прядки. Новизна не свойственна ему. Неужели это Клятва так подействовала? С принявшими присягу иногда случаются еще более странные метаморфозы.
Мы сворачиваем с основной дороги на едва заметную просеку, сильно похожую на тоннель из-за низко нависающих сверху ветвей. Я еле сдерживаю обреченный вздох. Я в ловушке.


Я в ловушке. Спертый воздух подземелья зудит в носу, не давая нормально дышать. Даже нечеловеческое зрение не в силах разогнать здешнюю тьму. Вперед продвигаюсь наощупь, каждый раз передергиваясь, когда скользящие по камню стены пальцы проваливаются в пустоту.
Сзади воют Ищейки, слышны отголоски голосов. Они двигаются быстрее – у них есть факелы. А я… я оставляю после себя кровавые разводы на стенах, беспомощно пытаясь зажать кровоточащей рукой кровоточащий бок. Хваленая регенерация, где же ты? Мне кажется, что в глазах временами темнеет. Но как разобраться, когда вокруг кромешная темнота?
Нужно спешить. Нужно не дать им себя догнать. Иначе смерть будет о-очень жестокой и болезненной. Но есть ли у этого тоннеля какой-либо выход, или я уперто, на грани потери сознания, бреду к тупику?
- Найти эту тварь! Во что бы то ни стало!
Голос, пылающий яростью, раздается неожиданно близко, пуская по спине ледяные мурашки. Что же делать? Ищейки чуют кровь, они не собьются со следа, а значит затаиться не выйдет. Нужно поспешить.
Ноги переставляются уже совсем с трудом. Потеря крови дает о себе знать. Но нет времени посмотреть, затягиваются ли раны вообще. Мне нельзя здесь умирать. Просто нельзя.
- Куда же ты бежишь?


- Куда же ты бежишь?
Но я не реагирую, все силы прилагая лишь на то, чтобы бежать как можно скорее. Пальцы судорожно сжимают подол платья, наручники жгутся сильнее. Я смогла. Смогла сбежать, даже сквозь действие железа, повалив дерево поперек дороги. Смогу ли я еще и скрыться? Это уже как удача решит. Я буквально чувствую, как его взгляд, устремленный мне в спину, изменяется, наполняясь желтизной. Надеюсь, полнолуние сыграет мне на руку.
Ночной лес наполнен своей жизнью, которой абсолютно плевать на бегущую на последнем дыхании меня. Сила оставила меня, не выдержав сражения с железом, растворившем её по капле, по маленькой частичке. Теперь я беспомощна даже посреди живого леса, в окружении тысяч растений, ныне глухих к моим мольбам.
Я слышу его за собой. Мне кажется, он не спешит, специально держит дистанцию, позволяя и дальше бежать, надеясь на чудо, спасение. Он охотится. И это чертовски плохо. Сможет ли он под действием полной луны остановиться в нужный момент? Прибавляю шагу, игнорируя огонь, разгорающийся в легких. Мне нельзя останавливаться, промедление смерти подобно.

Промедление смерти подобно. Да почему подобно? Промедление и есть смерть. Ведь предателя больше ничего не ждет. И никто.
Не знаю, как мне это удалось (не иначе как сама Удача сегодня на моей стороне), но Ищейки воют намного дальше. Хотя, думаю это не надолго – сознание начинает безжалостно уплывать. Ощущение пространства теряется, мир начинает медленно вращаться. Отчаянно не хватает кислорода, легкие жжет. Да, если меня не поймают, это будет воистину чудо.
Прислоняюсь дрожащей спиной к ледяным камням. Они немного приводят в чувство. Где я сейчас? Есть ли смысл бежать дальше? «Конечно же, есть, если не хочешь назад». Я снова начинаю переставлять ноги, из последних сил, на последнем дыхании. Отгоняя мысль, что тоннель уходит вглубь, а не к поверхности. Главное – не паниковать.

Главное – не паниковать. В конце концов, я не так уж и медленно бегаю. Если учесть, сколько сил у него уходит на контроль, я даже могу его обогнать.
Ну, могла бы, если бы не наручники. Эх, избавиться бы от железа… мечты, мечты.
- Лекси! Стой, глупая!
На самом деле я до сих пор в шоке, что он старается называть меня по «человеческому» имени. Но не настолько, чтобы действительно остановиться.
- Пожалуйста! – в его голос закрадывается хрипотца, так нравившаяся мне когда-то.
Но даже если он умрет за моей спиной, я не остановлюсь.
Мне кажется, за спиной раздается более тихое «ладно, как хочешь», после чего я получаю болезненный удар в спину, и мы единым комком катимся по земле. Удача отворачивается от меня – я оказываюсь подмятой под тяжелое, учащенно дышащее тело. Он приподнимается на локтях, и я все же смотрю на него, отмечая, как желтое свечение медленно тает в его глазах, открывая глубокий, темно-карий цвет.
Мы уже оказывались в таком вот положении. Когда, дурачась, покатились со склона холма. Тогда я так же оказалась внизу, а он так же нависал надо мной, тяжело дыша. Но тогда мы смеялись. А сейчас в его глазах зияет пустота. Как и в моих.
Я думаю, мы оба предали друг друга.
Но мне кажется, что он – все-таки немного больше.
Снова начинаю шипеть и брыкаться, чем вызываю у него устало-недовольную мину.
- Ты же знаешь, что это бессмысленно, - он тяжело вздыхает и встает, исхитрившись не отпустить при этом меня.
Молча передергиваю плечами. Если поискать, во всем есть доля смысла.
Мы пробираемся обратно сквозь не замеченный на бегу бурелом и кустарник, теперь сосредоточенно цепляющийся за подол.
Лунный свет потоками струиться сквозь ветви, над кустами кружатся рои светлячков, а в воздухе витают ароматы цветущих ночных цветов. Я бы оценила прелесть этой ночи по достоинству, если бы была бы в чуточку лучшем положении, чем на волосок от гибели.
По пути он свободной от удерживания наручников рукой заботливо вытаскивает листочки и веточки из моих волос. Своей же спутавшейся гривой лишь тряхнул пару раз еще в начале. Поправляет лямки платья, заставляя вздрогнуть от легкого прикосновения пальцев к обнаженной коже.
Очень хочется спросить, зачем он принял присягу. Что повлияло на него настолько, что он изменил решение всей своей жизни. Неужели мой побег?
Течение времени меняет не только людей. Глупо было бы забыть об этом.
Мы выходим к машине, и я снова оказываюсь брошенной на заднее сидение. Очень хочется заплакать. От безысходности, от боли, от бессилия и бессильной ярости. Но я лишь сжимаю челюсти сильнее и тихо шиплю на снова усевшегося за руль волка. Полностью игнорируя меня, он разворачивает машину.
Вот и ответ на вопрос «а смысл брыкаться». Я получаю немного больше времени, так необходимого для спасения.


Я получаю немного больше времени, так необходимого для спасения, перейдя через подземный ручей. И немного вниз по течению, к другому тоннелю (да, в воде растут мерцающие водоросли, позволившие мне увидеть этот самый другой тоннель). Быстрое течение унесло кровь, а лёд подземной воды подарил немного трезвости рассудка. Но вода не может излечить кровопотерю, которая, если даже меня не догонят, сведет меня в могилу. Почему я не регенерирую? Даже замедленно, но раны не затягиваются, даже кровь продолжает литься потоком. Что-то не так. Но у меня уже нет сил задумываться над чем-то.


У меня уже нет сил, задумываться над чем-то. Машина продолжает ровно шуршать колесами под размеренный тихий рокот мотора. Судя по всему, железо таки разъело кожу и теперь, проникнув в кровь, раскаленной лавой поднимается по предплечьям. Наверное, стоило бы заинтересоваться, допустимо ли это в пределах приказа привести меня домой. Но сознание медленно замирает, пустив все резервы на борьбу с заразой, на попытки унять боль.
На очередном повороте колесо попадает в яму и с моих губ срывается болезненный стон. Через несколько метров автомобиль останавливается, свернув о обочине. На границе слуха я улавливаю, как хлопает водительская дверца, а вскоре меня касается поток свежего ночного воздуха.
- Ну что же ты… - его голос где-то далеко, а воспринимается вообще через слово. – Вот если бы не брыкалась, не дошло бы до такого.
С какой интонацией он это говорит, я не улавливаю. Единственное что меня сейчас волнует, это на миг усилившаяся боль, когда он расстегивал наручники и облегчение, когда они исчезают. Нет, боль не исчезает разом, просто морально становится проще – осознание, что адское жжение больше не будет нарастать.
Он подкладывает мне под голову свернутую куртку, а через некоторое время шуршание шин возобновляется.
Мое сопротивление сломлено. Что я могу в таком состоянии? Только гореть. Мир медленно погружается в темный ватный туман с алыми сполохами.

Мир медленно погружается в темный ватный туман с алыми сполохами. Я… отключаюсь? Нельзя! Нельзя… Мне бы еще немного времени, совсем чуть-чуть, и я… да кому я лгу? Это изначально вело только к смерти. Радует лишь то, что Ищейки таки отстали. Сейчас вокруг лишь темнота и тишина. Лишь где-то вдалеке слышен размеренный стук капли о камень. Или это мне тоже чудится?
Умереть под землей, среди холодных камней, в вечной темноте, тишине и одиночестве. Чтож. Это лучше, чем, если бы меня догнали Ищейки. Ну, по крайней мере, менее болезненно. Вот только я так и не… Сознание гаснет.

- Ее состояние нестабильно.
Высокий худощавый эльф в светлых одеждах обеспокоенной качает головой.
- Идиот! Как ты мог такое допустить?!
Господин в дорогом костюме наотмашь бьет темноволосого мужчину. Звенят бусины в волосах.
- Она сопротивлялась, Хозяин, - утирая кровь из разбитых губ, оправдывается тот. – Она могла напасть, когда я вел машину… И мы погибли бы!
Небесно-голубые глаза названного Хозяином темнеют от гнева:
- Если с ней что-то случится, ты умрешь самой страшной из смертей, тварь.
Он говорит очень тихо, но от того не менее грозно. Поправляет рукав пиджака, приглаживает растрепавшиеся от удара темные волосы, поворачивается к эльфу:
- Я могу к ней зайти?
- Да, Господин, - кивает тот. – Но она без сознания.
Хозяин бросает на привезшего его дочь еще один уничтожающий взгляд и скрывается за дверью.
Черноволосый слуга снова утирает кровь, тонкой струйкой побежавшую по подбородку, облизывает губы. Несколько долгих секунд смотрит на клятвенную татуировку, хмыкает и уходит.
Лекарь провожает его сочувствующим, но немного презрительным взглядом.

Едва дверь закрывается за спиной, господин в дорогом костюме изменяется. Волосы, клубясь, отрастают до середины спины, принимая темно-зеленый оттенок, уши изменяют форму, по вискам со лба, пересекая веки, спускаются рисунки, завиваясь на середине щек. Лишь яркие, голубые глаза остаются прежними.
Он подходит к лежащей на кровати девушке. Непомерно бледной, болезненной. Ее руки лежат поверх одеяла. Запястья перебинтованы, но из-под повязок тянется рисунок почерневших вен, завершающийся лишь на середине плеч.
Мужчина мягко убирает прядку зеленых волос с ее лба, наклоняется и касается его губами.
- Эон… - едва слышно отзывается девушка пересохшими губами.
- Как ты можешь шептать его имя после того, что он с тобой сделал? – так же шепотом вопрошает мужчина, устало прикрывая глаза.
Но девушка не реагирует, снова погрузившись в вязкую бездну бреда.
Он еще долго сидит рядом, держа ее за руку, что-то шепча едва слышно шепча. Заклинания ли, извинения или ругательства, не знает никто. Потом поднимается, возвращает себе человеческий вид и уходит, наказав лекарям сделать даже невозможное, даже немыслимое, лишь бы его дочь жила.
Выйдя из здания, он цепляется взглядом за прислонившегося к автомобилю посланца, спокойно перекрепляющего бусину к пряди волос.
Скривив лицо в гримасе презрения, голубоглазый господин подходит к своей машине и кивает на него одному из своих телохранителей:
- Этого – заковать и запереть. До выяснения, так сказать.
После чего садится в машину и кивает водителю, оставив позади и бессмысленную попытку черноволосого сбежать, и его избиение, и забрасывание в багажник внедорожника охраны. Он уже решил его судьбу. Вне зависимости от результата лечения.

Я прихожу в себя, чувствуя под спиной лед камней. Где я? Что со мной? Некоторое время я абсолютно ничего не понимаю и единственное, что мне по силам, это резко сесть в попытке оглядеться. Но вокруг лишь кромешная, абсолютная тьма. Долгих несколько минут требуется памяти, чтобы проснуться и услужливо показать мне и боль, и раны, и погоню, и темную бездну отчаянья, в которой я сейчас нахожусь. Рука сама собой взлетает к ране, но сквозь порванную одежду ощущается лишь горячая полоса свежего шрама. Регенерация все же сказала свое слово.
Медленно, опираясь на шершавую стену, поднимаюсь на подгибающиеся, дрожащие ноги. Никакая регенерационная способность не отменит ту дикую потерю крови, которая забрала почти все мои силы.
Разум работает с перебоями, норовя угаснуть снова, но его все же хватает, что бы напомнить мне, что промедление недопустимо. То, что меня не догнали до сих пор, несмотря на обморок – это самое настоящее чудо. Но не стоит больше испытывать благосклонность удачи.
Держась за неровный камень стены, я начинаю медленно продвигаться вперед. Куда-нибудь, да этот ход меня приведет.
Сколько я уже так вот бреду? В кромешной тьме, в абсолютной тишине. Изначально рукотворные тоннели перешли в сеть подземных и абсолютно естественных пещер. По ним можно бродить вечно, пока смерть не коснется плеча, даря уже желанное избавление. Пару раз находились подземные источники, в которых удавалось утолить жажду. Но не голод. Голод, помноженный на усталость и кровопотерю, сводит с ума. Я все чаще теряю сознание, и все больше вероятности, что я в него не вернусь. Но упрямо продолжаю вперед, вопреки отчаянью и мысли, что движение дальше бессмысленно. Всеми силами подкармливаю угасающий огонек надежды. Потому что он – все, что у меня осталось.
Когда же спертый, едва пригодный для дыхания воздух подземелий становится немного свежее, я на пару секунд замираю, сосредоточенно принюхиваясь и боясь поверить своему счастью. А потом активизирую все фактически пустые резервы, отправляя все силы на передвижение. Где-то там есть выход. Уже неважно куда.

- Алексиэль? Алексиэль, свет мой, очнись!
Я приоткрываю глаза, встречаясь с мерцающей желтизной.
- Эон…
- Ну же, давай, приди в себя.
В его голосе мольба, а в глазах беспокойство. Я так скучала по нему. Я улыбаюсь и снова засыпаю, но он мягко трясет меня:
- Не отключайся, ты нужна мне, ну же…
Я честно стараюсь сосредоточиться, но его образ плывет, временами угасая совсем. Почему он так обеспокоен?
Знакомые руки охватывают меня, поднимают в попытке поставить на ноги. Мы покачиваемся, едва удержавшись, чтоб не упасть. Он играет? Я снова пытаюсь улыбнуться.
- Давай же, обними меня, - шепчет мужчина, забрасывая мои руки себе на плечи. – Аль, сосредоточься, мне нужна твоя помощь.
Его голос хрипл и кажется совсем севшим.
Я все же сцепливаю руки, обхватывая его шею, и умиротворенно роняю голову на его плечо. Бусины в его волосах отзываются тихим перезвоном.
Неизвестно как он исхитряется перехватить меня под колени и поднять на руки. Мы снова опасно покачиваемся, и именно это еще на пару секунд приводит меня в себя.
- Ты только держись, хорошо? – шепчет он. – Только держись.

Машина подскакивает на выбоине и от запястий расходится волна жжения, заставляя чуть слышно застонать.
- Прости.
Да конечно. Дважды.
Приподнимаю руки, чтобы осмотреть насколько все плохо и замираю.
Запястья перебинтованы и отчетливо пахнут мазями. Я в просторной больничной рубашке. А в машине – стойкий запах крови. И салон другой. Что…
- Мы скоро выедем на шоссе, - обеспокоенно оглянувшись назад, сообщает он. - Там дорога ровнее. Ты потерпи немного, хорошо?
Он снова отворачивается, звякнув бусинами в волосах. Я сосредотачиваю на нем взгляд. Его одежда порвана, измазана в чем-то черном (да что там в «чем-то», сомнений нет - это кровь). А оголенные их-за висящих лохмотьями рукавов запястья охватывают широкие алые шрамы.
Я… совсем ничего не понимаю.
- К… Куда ты везешь меня? – я ужасаюсь собственному хрипящему голосу.
- У меня есть знакомый ангел. Он поможет тебе. Или ты предпочла бы остаться в больнице? – он отвлекается, выполняя сложный, весьма крутой поворот.
Я пытаюсь принять сидячее положение. Почему он уводит меня? Почему он весь в крови, а на руках шрамы? Сколько времени я была без сознания? И что заставило его… откуда это прежнее тепло в его голосе? Доброта и нежность в глазах?
Мужчина перегибается к соседнему сидению, лезет в бардачок, что-то ищет. Бормочет ругательства, останавливает машину и снова лезет в бардачок. Его волосы цвета воронова крыла, доходящие до лопаток, рассыпаются потемневшими от крови неопрятными прядями. Бусины снова издают едва слышный, мелодичный перезвон. Темно-темно-алые, они все же не являются матово черными, как прежде. Я замираю, пораженная осознанием.
Это… не он.
То есть, это он. Вот сейчас, здесь, это он, настоящий.
- Эон…
- М? – он оборачивается, обеспокоенно глядя на меня мерцающими желтизной глазами и слегка приподняв брови.
Его излюбленный жест.
И я не удерживаюсь. Быстро склоняюсь навстречу и немного заполошно касаюсь его губ своими. Я… я так скучала.
Он отвечает на поцелуй со всей той нежностью, которой мне так не хватало. Едва ощутимо пробежав по моим волосам своим фирменным жестом, мужчина отстраняется:
- Нам нужно ехать. Тебе нужно лечение.
Я покладисто киваю, успокоено прикрыв глаза. Я в безопасности. С ним – хоть на край света.
Но… как я могла ты ошибиться? Как… я могла не заметить? Я ведь действительно думала, что он меня предал!
- П… Прости.
- А? – он снова отвлекается от копошения в бардачке и на миг оглядывается на меня. – За что?
- Я… - опускаю голову, не в силах смотреть на него. – Я думала, ты меня предал.
Он тяжело вздыхает:
- Я тоже. Так что и ты меня прости.
Мне хочется спросить у него, почему о предательстве думал он. Да и еще около тысячи разнообразных вопросов, но он все же достает из бардачка искомый предмет, оказавшийся мобильником, и я киваю, расслабленно откинувшись на спинку сидения.
Машина снова приходит в движение, он говорит с кем-то по телефону.
Шуршание шин в этот раз не отзывается в душе отчаяньем. В этот раз мне тепло от одного его присутствия. Не удержавшись, я переползаю не другую сторону сидения и, прижавшись к спинке водительского кресла, овиваю его грудь руками, не обращая внимания на боль в запястьях. Мужчина склоняет голову и касается губами моего предплечья, покрытого четью черных вен. Я кожей чувствую его улыбку.
- Почему ты весь в крови? – морщась от запаха, отдающего ржавчиной, я приходу в беспокойство.
Сейчас, когда сознание более-менее обрело ясность, я вижу, что он сильно осунулся, даже как-то похудел. Под глазами темные тени, а скулы сильно заострились, будто он очень долго не ел.
- Не важно, - он снова касается моей руки губами, словно пытаясь этим отвлечь. – Это больше не важно.
Машина выезжает на шоссе, навстречу рассвету, медленно разгорающемуся мягкими оттенками красного и оранжевого. Я обязательно у него все расспрошу. Обязательно. Но сейчас, я просто немного посплю.
- Аль? – его голос доносится, будто сквозь толщу воды. – Аль, что с тобой?
Я улыбаюсь:
- Все в порядке. Я просто немного посплю. Не стоит волно…
Умиротворенно вздыхаю и засыпаю.


- Не волнуйся, - парень лет восемнадцати на вид мягко улыбается, глядя на черноволосого мужчину добрыми серыми глазами. – С ней все будет в порядке. Я убрал яд из ее крови, как мог, восстановил жизненную энергию. Но сам понимаешь, она же не человек, а значит, сила моя действует на нее слабее. Она некоторое время еще будет без сознания, но это нормально, это даже хорошо.
- Спасибо, Блик, - брюнет облегченно вздыхает. – Я твой должник.
- Ну что ты, - мелодично смеется ангел. – Ты всегда можешь прийти ко мне. Ты знаешь почему.
Мужчина по доброму улыбается, потом бросает взгляд за спину сероглазому:
- Мне можно к ней?
Блик отступает в сторону:
- Конечно, иди.
Обстановка небольшой комнаты до невозможности проста. Широкая кровать да тумбочка с расставленными по ней баночками и бутылочками. Дневной свет почти не проникает сквозь плотно закрытые шторы, погружая помещение с сумерки.
Зеленоволосая эльфийка лежит на постели, прикрытая одеялом. Создается ощущение, что она просто спит. А может, так и есть.
Мужчина бросает на стул пиджак, расстегивает пуговицы на манжетах рубашки и несколько штук у ворота. Ложится рядом, осторожно, стараясь не потревожить. Но девушка все равно почти сразу перекатывается ему под бок, уткнувшись носом в грудь и обняв одной рукой. Он мягко улыбается и едва ощутимо касается губами ее макушки, приобнимая в ответ:
- Теперь все будет хорошо.