Я обречена на муки и спасенья нет.
В мрачном черном подземелье еле слышный стон.
Блекнет крыльев оперенье, все как будто сон.
Только факел еле дышит, дымной копотью чадя,
И никто здесь не услышит, не придет спасти меня.
В мраке черном рун сиянье больно режет мне глаза
Они ждут лишь покаянье, но в душе моей гроза.
Я не сдамся, не сломаюсь, не открою бледных губ
Я вовеки не покаюсь, не желая медных труб.
Шепчет голос: «Ну же, детка! Только пара нужных слов!
И тогда исчезнет клетка!» Избавленье от оков…
Ну уж нет! Пускай останусь в подземелье на века!
Никогда я не признаюсь, что убила старика.
«Вы не сможете заставить… и признать свою вину
Проще уж меня оставить в этом чертовом плену!»
«Чтож, посмотрим» - тихий шепот, удаляются шаги.
И опять закинут невод в ожидания мои.
Они ждут, скрывая лица, что обрушится стена,
И признаю небылицу, что все сделала сама.
Что убила, что осталась, не скрывая торжества
И ни капли не скрывалась, не таила естества.
Но пускай истлею в мраке, вечность в тени проведя,
Где дымит потухший факел, искрой глядя на меня,
Не признаю лжи ужасной, и их власти надо мной.
Они ждут меня напрасно. Я всегда была иной.